— Тогда тебя еще не было, великая богиня, — добродушно произнес Харон. Я мысленно присвистнул от того, насколько я состарился.

— Однажды, давным давно, когда боги очень часто жили среди людей, а юную богиню еще не создал Зевс, по древним дорогам Афин скитался бездомный бедняк, — тихо начал Харон, а Геката даже подалась вперед, — Но этот бедняк был намного богаче, чем все люди в Греции. С ним было величайшее богатство — его пес.

Геката кивала и заерзала у меня на коленях. Прошло столько тысячелетий, а она все как ребенок! Может ее замуж выдать? Только вот за кого? Подумаю на досуге. Нужен мужик с крепкими нервами и железными коленями!

— Когда бедняку нечего было есть, его верный друг охотился и кормил его, — в голосе старика зазвенели слезы, а Геката непонимающе уставилась на старика. Я кивнул в сторону Харона, — И тот бедняк, как бы худо не было, всегда давал псу три косточки: за любовь, за верность, и просто за то, что он есть в жизни этого бедняка. Но всему приходит черед в этой жизни, богиня. Черед великой жизни пса подошел к концу. Бедняк горевал, истязал себя и свою душу, пока хоронил своего друга за великими стенами Афин.

Геката хлюпнула носом и громко высморкалась мне в тунику. Глаз дергался, а богиня ревела, как неразумное дитя. Хотя, почему как?

— Несколько лет после этого, бедняк по прежнему приносил ему по три косточки. Из той скудной пищи, что мог добыть. Вскоре, оставшись совсем один, бедняк умер от голода, так как был очень стар, не мог охотиться самостоятельно и оказался здесь, — в голосе страшного, на первый взгляд Харона, слышалась теплота, — Тогда еще совсем юный повелитель сказал бродяге на просьбу о помощи, даже не дослушав — ”Удиви меня!” и бродяга смог это сделать. Он попросил разыскать его пса, среди душ. Почему-то бродяга был уверен, что его верный друг ждет его где-то в Аиде, среди полей Элизиума.

— Ну!!! ЧТо было дальше? — племянница торопила старика, а тот лишь мечтательно смеялся, вспоминая былое время. Да, тогда я действительно был молод. Сейчас бы ни за что не согласился!

— И тогда повелитель спросил у бродяги, а чем он отплатит ему? Что может ему дать, если Великий Гадес выполнит его просьбу? И тогда бродяга пообещал вечно служить ему, провожая души и выслушивая их страхи и утешая. Бродяга был готов отдать все, за своего друга. Все что у него было. Такое ценное для человека, и такое ненужное для бога. Это его душа. — Геката уже смотрела на меня нехорошим взглядом, — Сделка была завершена, повелитель дал мне зерно граната. Настоящего, чтобы я оставался всегда здесь. Теперь мой друг живет со мной, в Эллизиуме, по прежнему получая по три косточки: за любовь, за верность, и просто за то, что он у меня есть.

— Цербер? — осенило Гекату. Она развернулась ко мне и прищурилась, — Дядя, ты что? Доброе дело сделал?

— Что? Я? — запротестовал я, оглядываясь по сторонам, — Это не мое доброе дело! Мне его подбросили!

Харон смеялся, Геката недоумевала. Я понимал, к чему клонит старик и как это может быть связано с Персиком. Не зря тогда, я перевернул весь загробный мир в поиске этого слюнявого чудовища.

— Ты помог просто так? — из дверей послышался голос Катерины. За ее спиной стоял зареванный Персик, сверлящий меня ненавидящим взглядом, и хмурый Танатос, — Я не верю, что ты способен на такое.

— Я не вовремя, да? — Геката мотала головой из стороны в сторону, а потом шепнула что-то Танатосу. И они растворились. Впрочем, ничего нового! Тут два варианта. Или пакость или что-то хорошее. Обидно, если пакость. Меня не позвали!

— И что ты тут делаешь? Папа не нашелся? Пошла по второму кругу? — поинтересовался я. Грудь сдавило неприятное чувство.

— Зашла попрощаться, — равнодушно пожала плечами Катриона. Она встала в пол оборота, явно чего-то ожидая от меня. Глаза смертной наполнялись слезами, а у меня в груди щемило, то ли от чувства предательства маленькой жрицы, то ли от осознания чего-то важного.

— Неприятного пути, — вернул я колкость и сжал кулаки. Неужели она уйдет? Просто уйдет?

Почему-то вспомнилась та семья, в моем храме. Они были готовы умереть друг за друга, лишь бы жил тот, кто дорог.

Катриона что-то говорила, Персик даже кричала. Я встал и направился к Катерине. Решение было принято почти мгновенно, но я на всякий случай, ускорил шаг, боясь передумать и пожалеть об том. Очень пожалеть.

— Ты чего, — Катриона не успела договорить, я резко дернул ее на себя и поцеловал. Времени должно хватить. Я надеюсь.

Смертная закашлялась, хватая ртом воздух, не понимая, что произошло, а я спокойно вернулся на трон.

— Всего хорошего, — махнул я им рукой, — Выход со стороны Харона. Не задерживайтесь.

Катриона развернулась и на негнущихся ногах направилась на выход из тронного зала. Персик почему-то задерживалась. Вот прямо чувствую надвигающуюся лекцию. А мне тебя еще спасать, между прочим. И без постоянного жужжания Катрионы это будет сделать намного проще! Толку с нее никакого. Божественной силой она не обладает. Так, под ногами будет путаться!

— Как ты мог? — заверещала богиня жизни, а я поморщился. — Гадес, как ты мог? Я же говорила тебе! Объясняла! Да кому ты нужен будешь, с таким то характером?

— Себе и пантеону. Персик, отстань. Умоляю. Мне что? Храм тебе построить, и молить тебя не действовать мне на нервы? — я отмахнулся от нее, не желая разговаривать. Хотя все мысли и были заняты тем, что ей вот-вот рожать, а у нас ничего не приготовлено, но вида старался не подавать. Слушать от спасаемой лекцию — выше моих сил.

— ТЫ! Как был гадом, так и остался! — фыркнул на меня Персик и, на сколько позволяло ее положение, засеменила за молчаливой подругой.

— Бог терпения, где же ты? — простонал я, устало растирая лицо руками, — Что делать то со всеми вами? Что делать? И убить нельзя, и смотреть тошно!

Может, попробовать подсказку Харона? А успею ли я?

— Что произошло? — хмурый Танатос возник посреди тронного зала. Я поднял на него тоскливые глаза, — Понятно… Ты уверен, в том, что отпустил ее?

— У меня голова другим забита, — отмахнулся, не сколько от Танатоса, сколько от самого вопроса. Действительно, а не натворил ли я делов, случаем, сделав то, что сделал? — Какие варианты? Ты говорил с Кроносом?

— Да, — выдохнул друг, колдуя себе трон, вызывая у меня зеленые пятнышки зависти. — Он повернет время. У нас в запасе есть немного. Но раз мы за столько времени ничего не придумали, где гарантия, что и сейчас…

Никогда не видел Танатоса в таком настроении. Неужели два могущественных титана не могут ничего придумать? Те, кто повелевают смертью и душами не способны спасти одну маленькую истеричную богиню? Я смотрел на Танатоса, понимая, что если Персик умрет, то умрут все. Где эти боги, заинтересованные в спасении своих шкурок? Почему не собрался весь пантеон? Где эта заботливая мать Деметра? Почему она еще вплавь не переплывает Лету?

— Брат! — посреди тронного зала возникла Гера, переливаясь первыми лучами солнца. Мы с Танатосом даже зажмурились. — Нам нужно поговорить. Так, чтобы никто не слышал.

Вот зря я об этом подумал! Зря! Кого-кого, а истерику сестры я слушать категорически не желаю!

— И что же тебя принесло сюда? — уже устав удивляться за сегодняшний день проговорил я, стараясь не смотреть на Геру, — Выход там же, где входила.

Я махнул рукой, как бы вежливо провожая ее. А заодно и прощаясь.

— Я пришла помочь. Не отказывайся от помощи, брат, когда тебе ее предлагают, — отрезала Гера, и только сейчас, в сиянии сестры я заметил еще один силуэт. До боли знакомый. С самого детства.

— Я рада видеть тебя, Гадес, — голос… Этот голос я узнаю из тысячи. Из миллиона душ. Неужели? Спустя столько тысячелетий??

— Мама?

Глава тринадцатая

— Сынок, — улыбнулась Гея и протянула ко мне свои руки. Я не двигался с трона. Гея поджала губы и опустила руки. — Ты все еще злишься на меня, сын?