Память, казалось бы, не запоминает лиц. А все черты достаточно быстро стираются из памяти. Но только не ее черты. Я помню каждое движение и каждое слово. Испуг, когда она узнала о том, кто я. Побег.

Ладно бы она так бежала от смертного, который сказал, что нищ и женат. Но от бога! Причем, холостого! Вот взять бы их логику. И дать им ею же по голове!

Ветки безжалостно стегали ее, пока она пыталась скрыться в лесу, а я… Я пытался догнать ее и все объяснить… Объяснить, что я не причиню ей вреда. Ведь, если бы хотел убить — сделал бы сразу. Я — Темный Бог, повелитель царства мёртвых. Что мне стоило забрать ее душу? Но страх туманит. Разум больше не подчинялся ей.

Я потом еще долго смотрел в зеркало, пытаясь понять, что ее так напугало? Но ничего критичного не нашел! Я — древний бог, я — титан. И мама говорила, что я — самый красивый.

Нимфа выбежала к обрыву, в ужасе озираясь за спину, и увидев меня, по инерции, продолжила бежать. Нога соскользнула с обрыва, ее крик больно разрезал тишину долины. Она падала. Я подлетел к краю обрыва и увидев, как она падает, рефлекторно призвал двузубец. Почти сразу у меня на руке оказался маленький зеленый росточек.

Я тут же бросил его на землю, боясь, что я убью ее. И был прав. Растение тут же пустило корни, оставляя меня один на один с чувством вины и горечью отвергнутых душ. Грустная история. Танатос тогда сказал, что мозгов у нее было, как у ромашки. И в целом я поступил правильно.

— Гадес! — Танатос тронул меня за плечо, выводя из оцепенения. Мне было больно смотреть в глаза другу. — Спасибо…

Титан Смерти произнес это слово тихо, едва слышно. Скорее всего, кроме меня его никто и не услышал. Я обвел взглядом долину. Никата плакала, отец Танатоса обнимал ее и медленно гладил по руке. Катриону оттащили Гера и Гея. Они утешали смертную, что-то доказывая о предсказании мойр. О его неминуемости и фатальности.

Я закинул голову, подставляя лицо, не весть откуда взявшемуся дождю. Все закончилось. Я тяжело вздохнул, и закрыл глаза.

— Нет! Надо было его звать! — вскричала Катриона, — Надо было звать Эдгарда! Он — врач! Реаниматолог! Он бы смог помочь!

— Он бы ничем не смог помочь, — глухо отозвался Танатос. — Это цикл жизни. Дочь Pевса была разделена надвое. Это расплата за его ошибку. И за мою…

— И ты так спокоен? — истерила Катя, а я пытался собрать мысли в кучку. Пока что кучка мыслей странно пахла и была подозрительно коричневой. Так, что там говорили ветоши? “И вместе с той, что всех милей, сорви тот цвет среди камней”.

Есть хорошая новость, я нашел цвет среди камней. Есть плохая новость, мой взгляд скользнул по истерящей Катрионе, в данный момент, милее мне кажется Кронос. Ну, или Деметра. Но никак не вот это вот. Истерящее и вопящее существо. Я представил, как мы с Кроносом переглядываемся. И нежно рвем цветок, одаривая улыбками друг друга. Так, теперь у нас нет права на ошибку! Если я сорву цветок не с той, то … тогда все будет потеряно!

— Предсказание мойр сбылось, — резко бросил Танатос и выдохнул, — Теперь нужно ждать. Что будет дальше. Богиня жизни не может просто так покинуть этот мир.

— Полноценная богиня, — подсказал я. Зря. Внимание Катрионы тут же переместилось на меня.

— Как там было? С той, что милей, сорви цветок, среди камней, — бубнела смертная полная решимости, тяжелым шагом следуя ко мне. Я даже отступил на шаг. И глаза у нее тоже были страшные. — Так! Чего встал? Пошли!

— Куда? — не понял я, а Катриона уже схватила меня за руку и буксовала, пытаясь сдвинуть меня в сторону камня.

— Тебе в рифму или точным направлением? — огрызнулась Повелительница Подземного мира, а я умилился. Прям, как я стала. — Пошли тебе говорят!

— Там сказано с той, что всех милей, — уточнил я, а Катриона дернулась и остановилась.

— То есть? — губы смертной задрожали, а глаза снова наполнились слезами. — Это не я?

— Гадес! — закатил глаза Танатос.

— Брат! Сын! — в один голос, укоризненно произнесли мать и сестра.

— Что? — устало передразнил я их в ответ, ожидая очередную лекцию, — Вы видели в каком она состоянии? Куда? Что Гадес? Больше десяти тысяч лет Гадес! Я и так женился! Вам что? И этого мало?

— На ком женился? — ахнула Катриона, а из глаз побежали слезные дорожки. Вот только не надо! Не надо, тебе говорят!

— На тебе! — заорал я, не понимая как можно быть таким тугодумом, — На тебе, Катриона! О, бог терпения…. Где же ты?

Я уже сам был готов расплакаться и раз четыреста пожалеть о своем решении. Персональный Тартар я себе обспечил!

— Гранат? — насмешливо поинтересовался Танатос, баюкая малышку, — Да?

— Да, — обреченно отозвался я.

— Какой гранат? — слезы тут же высохли на глазах Катрионы. Смертная опасливо сощурилась. — Я не ела гранат, Гадес!

— Ты свой уход из Аиды помнишь? — пытался я достучаться до остатков разума своей смертной.

— Помню, — опасливо произнесла Катриона. — Ты меня еще поцеловал тогда.

— Да! а ТЫ ЗАКАШЛЯЛАСЬ! — наседал я на Катриону, надеясь, что до нее дойдет, — И причиной этому было — зерно граната! Которое, я предусмотрительно подготовил, на тот случай, если ты решишь усвистеть в свой мир! А теперь ты заставляешь меня жалеть! Очень жалеть о том, что я так сделал! Умоляю, Катриона, не трепи мне нервы! Особенно сейчас! Когда я думаю!

— Гадя! — вскрикнула Катриона и повисла у меня на шее. О, бог терпения. За что? — Так ты все-таки меня любишь!

Над ухом снова хлюпнуло, Катриона усердно растирала свои сопли о мою тунику.

— В данный момент, не очень, — просипел я, пытаясь оторвать от себя смертную. Вот смех то! Смертная задушила бога смерти. Позор какой.

Гера и Гея умилились, поулыбались и исчезли. Танатос с ребенком стоял рядом с камнями и внимательно наблюдал за цветком.

— Как ты думаешь? Что будет? — задумчиво поинтресовался мой друг, Опускаясь на колени перед асфаделем.

— Не знаю, — честно ответил я, — Даже вообразить не могу. Но одно знаю точно, чтобы там не было, Катрионе нужно отдохнуть. И быть готовой ко всему.

Танатос кивнул, еще немного постояв. Мы решили встретиться возле камней завтра утром. Я еле оттащил Катриону, от этого памятника. Она до последнего кричала, что никуда не пойдет и останется с Персиком. Мы добрались до покоев. Я намеревался поспать. Катриона намеревалась вынести мне мозг, провертрить его и занести обратно! Мы лежали на кровати. Я уже был близок к тому, чтобы поздороваться с братом Танатоса — Морфеем. Но не тут — то было!

— Гадес, у нас получится? — тихий вопрос, вырвавший меня из мимолетной дремы, раздался в районе моей груди, — Персик вернется?

— У нее выбора нет, — отмахнулся я, устраиваясь поудобнее. Дайте мне отдохнуть. Хоть кто-нибудь… Хоть кто-нибудь…

— Гадес, а что будет, когда сорвем цветок? — не отставала Катриона, а я был готов переехать в сокровищницу. И закрыться навсегда! — Гадес, а ты женился на мне потому что любишь? Или потому что опять совершил импульсивное действие и не подумал о последствиях?

— Как я должен ответить, чтобы ты угомонилась? — не выдержал я, распахнув глаза и уставившись в потолок. Спасибо, поспал.

— Нет, ты мне правду скажи! — настаивала Катриона, а я мысленно молил о покое. Вечном.

“Тебе еще ничего. А я персики брил” — прозвучал в голове горький голос Танатоса.

— Все получится, — ответил я другу, а Катриона подняла голову.

— Обещаешь? — с полными надежд глазами на меня маленькая смертная. Впервые. Она верила в меня. Не в Танатоса. А в меня. — Ты правда сделаешь так, что все будет хорошо?

Я понимал, что не могу подвести ее. Ни ее, ни будущую дочь. У меня вообще впечатление, что кто-то проклял меня на девочек! Вот представляю, гулял я по Аиде с Гекатой, и какая-то ведьма возьми и ляпни:”Гадес, вот все чтоб у тебя девочки были!” — найти бы и прибить еще раз.

Глава шеснадцатая

Сон не шел. Я из раза в раз проматывал в голове возможные сценарии срывания этого цветка. Мысленно пообщался с Хароном, попросив, на всякий случай, пока не впускать души. Мало ли. Катриона мирно сопела у меня на плече. Руку можно было отламывать и выбрасывать. Но, выбирая из меньших зол — я не шевелился. Если смертная проснется — она меня просто забубнит. И я не выживу.